В прошлые выходные музыканты и активисты собрались в штате Миссури в ознаменование первой годовщины убийства Майкла Брауна. В дополнение к появлению такого светилы как Корнел Уэст, американский рэпер Талиб Квели организовал два шоу «Ferguson Rocks» в Сент-Луисе, где выступили Том Морелло, Бутс Райли (FREEDOM FIGHTER ORCHESTRA), OUTERNATIONAL и Стеффани Кристиан.
Для политически активного рокера, который выпустил протестную песню «Marching on Ferguson» осенью прошлого года, произошедшее с Майклом Брауном, а также продолжающаяся несправедливость полиции по отношению к черным является не просто достойным делом. Ситуация отражает его собственные переживания, когда он рос в белом пригороде Либертивилля, штат Иллинойс.
«Несколько лет назад я шел домой из бара в Либертивилле, когда две патрульные машины остановились и надели на меня наручники на улицах моего родного города, — вспоминает гитарист RAGE AGAINST THE MACHINE. – Их оправдание было в том, что кто-то взламывает машины. Бесчисленное количество раз меня заставляли съезжать с дороги на собственном фургоне в Беверли-Хиллз, когда я впервые перебларлся в Лос-Анджелес. Для меня это не чуждо. Это не про то, как я прилетаю сюда, чтобы посмотреть, что такое расизм. Он по-прежнему распространен, основополагающий факт американской жизни. Чем больше мы будем сопротивляться, тем лучше».
Перед вылетом в штат Миссури Том Морелло поговорил с журналом Rolling Stone о его собственном отношении к расовой несправедливости и событиях, которые случились после стрельбы в Майкла Брауна год назад.
Жестокость полиции существовала задолго до смерти Майкла Брауна и продолжает оставаться одним из главных вопросов в последние годы. Как ты думаешь, инцидент стал каким-то переломным моментом?
Да, есть тысячи случаев, когда белые офицеры убивали безоружных чернокожих и оставались безнаказанными. Просто в Фергюсоне сообщество отреагировало, и инцидент стал инфоповодом в глобальном масштабе. Если бы люди встали в круг и спели «Kumbaya», вся ситуация сошла бы на нет. Грубое нарушение прав при отсутствии какого-либо обвинения действительно обратило мировые прожекторы на расизм, который является первородным грехом Америки. Дело Майкла Брауна было первым «эффектом домино» в 21-ом веке. Мне не требуется напоминать вам о том, что произошло; достаточно слушать новости хотя бы раз в два-три дня. Ужасные инциденты. Но теперь у людей есть камеры. Если бы в Фергюсоне не случилось восстания, никого бы не обвинили в Балтиморе. Сейчас больше бдительности.
Есть много полицейских, которые далеки от расизма и стараются хорошо делать свою работу, без насилия и расовой предвзятости. Но что характеризует хорошего копа? Хороший полицейский – это тот, кто осуждает и преследует расистов в своих рядах, а этого не происходит. Вот ключ. Может существовать незначительное меньшинство, которое скрывает свои взгляды и действует на основании этих взглядов, но когда полицейские в целом отказываются от критики своих товарищей, становится очевидна глубинная проблема полиции. Они не часть решения. Они часть проблемы.
Думаешь, большинство уже забыло о трагедии Майкла Брауна?
Не совсем. Майкл Браун создал эффект домино. Полицейские убийства черных людей для Америки навроде яблочного пирога или бейсбола.
Как различается расизм в Фергюсоне и твоем родном городе от прочих мест?
В Фергюсоне наблюдается более этнически разнообразное общество, в отличие от моего родного города. В Либертивилле кресты горели на газонах перед домами даже в 80-х. Лос-Анджелес, конечно, не лишен расизма, но здесь ты можешь чувствовать себя почти комфортно, прогуливаясь поздно ночью за ручку с невестой другого цвета кожи. Чего не скажешь о Либертивилле и Сент-Луисе.
Каков был твой опыт взросления в двурасовом мире?
В один год я был единственным черным человеком, проживающим в городе. Мои политические друзья часто спрашивают: «Как ты стал политизированным? Это случилось за книгами Ноама Хомского?». Все началось еще в детском саду, когда я играл на площадке, а люди окликали меня по имени и таращились на мои волосы и цвет кожи. Именно с тех пор я понял: «Чувак, это совершенно не правильно».
Хорошая новость в том, что у меня была мама по имени Мэри Морелло, которая до сих пор остается самым радикальным членом семьи Морелло. Например, в детском саду какой-то ребенок колотил меня и называл на букву «Н». Однажды, когда мне было четыре или пять лет, мама спросила меня, в чем дело. Я сказал ей, и она пришла в ярость. Я думал, она сейчас пойдет к директору дошкольного учреждения, но вместо этого она поведала мне, как отделаться от хулигана. Я не помню, что конкретно она сказала. Что-то вроде: «cracker-ass-cracker» [смеется]. Я должен был это запомнить, потому что не понимал значения. Еще она объяснила, как показать кулаки. На следующий день я вернулся в детсад и парень снова назвал меня на букву «Н». Я зачитал все, что должен был, и попытался его ударить. Последовал такой шум, что сотрудники детсада, наконец, обратили внимание и докопались до сути дела. Я самодовольно стоял возле раковины, пока рот хулигана промывали с мылом. Я подумал: «Ух ты, есть что-то в этом сопротивлении угнетателям».
Повзрослев, как ты ориентировался среди белых в рок-музыке?
Думаю, мои обстоятельства довольно уникальны. Я был единственным черным парнем в белом городе, был единственным анархистом в консервативном ВУЗе и единственный играл хэви-метал в Гарвардском университете [смеется].
Неплохой заголовок.
[Смеется] Да, точно. Я единственный черный рокер из Гарварда на голливудской рок-сцене [смеется]. Довольно уникальные обстоятельства. Я был полностью погружен в культуру белых, когда рос. Но с металом и остальной музыкой я идентифицировал себя как черный, а не как наполовину белый. Думаю, кожа определяет нас. К тому же меня определил расизм того места, где я жил. Только лет в тридцать я услышал от друга: «Чувак, ты же понимаешь, что наполовину белый, да?». Я такой: «Оу, да. Полагаю, что это так». Это всегда была долгая тема, которая начала проявляться еще в те времена, когда я учился играть на гитаре. Я намеренно отказывался признавать Джими Хедрикса своим влиянием, потому что: «Конечно, черный гитарист любит играть Джими Хендрикса» [смеется]. Черт, почему моим любимым гитаристом не может быть Рэнди Роадс? Почему это должен быть обязательно Джими Хендрикс?
Потому что мое наследие – Африка, как и враждебное отношение к словам «американский негр». Это всегда было своеобразным джокером. Теперь я воспитываю своих детей (моя супруга итальянка), которые снова впитали две расы, но у них совершенно другие обстоятельства. Мы должны рассказать им, что существует несправедливость, даже если они не чувствуют ее на ежедневной основе.
Я помню, что часто боялся. Ку-клукс-клан поднялся по нашей дорожке, открыл дверь гаража, связал там петлю в качестве сообщения, молча закрыл дверь, а затем тайком исчез. Мне тогда было 13 лет. Это был своего рода фундамент: «Черт, кто-то хочет причинить тебе боль из-за цвета кожи». Это один из чипов в моей голове, который влияет на музыку и заставляет продолжать борьбу за мир без дерьма.
Со времен Фергюсона предмет обсуждения разросся, особенно когда в дело вступили видные для молодежи деятели. Кто влиял на тебя и кого ты воспринимал как собственного наставника среди черных музыкантов?
Конечно, у меня не было никаких темнокожих моделей для подражания. На стене в нашем доме висела фотография моего двоюродного дяди Джомо Кеньятта. Я узнал про Черных пантер и прочитал о них книги, когда был ребенком. «Черт возьми! Это совершенно другой способ взглянуть на ситуацию!». Это особенно отличалось от того, как их представляли в моей средней школе. Доктор Кинг и Малькольм Икс были моими афроамериканскими образцами для подражания. С точки зрения политической идентичности, не расы, CLASH и PUBLIC ENEMY помогали мне формировать убеждения. Ты можешь петь о вещах, которые важны для тебя, которые присутствуют в твоей жизни. Как артист, ты можешь общаться с людьми за пределами блока.
Не белые люди постоянно говорят мне: «Ты гитарист, который научил меня играть!». В некотором роде гитара формирует пост-расовый мир. Во многих отношениях ее стоит взять за основу [смеется]. Думаю, RAGE AGAINST THE MACHINE пыталась сделать что-то такое. Группы не должны выглядеть как LED ZEPPELIN, чтобы рок становился сложнее. Если ты выписываешь журнал Guitar Player, там есть масса национальностей, которые играют на искаженной гитаре в наши дни. Я думаю, это очень здоровый момент.
После Фергюсона многие музыканты стали активнее затрагивать вопросы расовой несправедливости. Ты всегда говорил о жестокости полиции и расизме. Как думаешь, какова роль артистов в таких ситуациях?
Есть несколько способов добиться изменений. Восстание в Фергюсоне и Балтиморе, а также мирные протесты по всей стране возникли в результате многочисленных случаев убийства безоружных афроамериканцев, однако основная проблема все еще остается нерешенной. Музыка – наша месть. Музыка – наше выражение и наше освобождение. Вот где они не могут до нас добраться.
После того, как полиция в Фергюсоне и недавно в Балтиморе вытеснила протесты, ты боишься каких-то форм сопротивления?
Если у тебя есть мнение, и ты выражаешь его, но не встречаешь сопротивления, значит оно, вероятно, ничего не стоит. Были небольшие движения в полиции Фергюсона непосредственно после убийства Майкла Брауна, но в прошлом году один из копов приказал своей полицейской собаке помочиться на мемориал. Ряд автомобилей разрушили мемориал. Офицеры, снятые на камеру, говорили: «Эй, вы, животные, давайте» — в присутствии мирных протестующих. Такие настроения, надо полагать, не были исключены полностью, но у нас есть своя точка зрения. Никто не может дать вам свободу. Никто не даст тебе равенства. Никто не даст тебе справедливости. Ты должен принять это.
Что должен делать человек, у которого нет ваших возможностей?
Ключевым является выступление. Как говорил Мартин Лютер Кинг в знаменитой цитате: «Самое горячее место в аду уготовано тем, кто остался нейтральным во время нравственного конфликта». Несправедливость где бы то ни было является угрозой для правосудия повсюду. Глупо думать, что это тебя не касается из-за цвета кожи или политических убеждений. Расизм – это проблема Америки. Весь прошлый год Майкл Браун был на первой полосе. Все, о чем мы знали уже давно, сейчас подверглось огласке в глобальном масштабе. Существует внеэндемичная проблема полицейского насилия в отношении афроамериканской общины, совершенно несоразмерная и несправедливая. Ее необходимо решать, нужно ей противостоять.
После смерти Майкла Брауна казалось, что появился какой-то прогресс, но потом мы прочитали о другом убийстве черного человека. С твоей точки зрения, как будет выглядеть прогресс для Америки?
Мы должны признать, что проблема системна. Это не просто несколько тухлых яблок. В основе работы полиции на протяжении веков была расизм. Его не смыть парой хороших копов. Они служат и защищают? Кому они служат и кого защищают? Жители Фергюсона не верят, что они способны служить им и защищать их.
У меня есть несколько хороших друзей и знакомых среди полицейских. После пары пива они способны рассказать такие истории, где есть безобразное нарушение закона, что вы просто не поверите! Часть проблемы заключается в таком кодексе молчания. Если появляется политик или рок-музыкант, который осмеливается считать полицейских кем-то иным, кроме как рыцарями в сияющих доспехах, тебя называют предательским животным, если говорить их же терминами. Факты есть факты.
Я люблю играть благотворительные концерты, но я не филантроп. Я провокатор. Мой голос необходим в такие дни, когда отмечается год после убийства Майкла Брауна.
