В новом выпуске Rolling Stone, посвященном кончине Дэвида Боуи, фронтмен U2 Боно вспомнил о том, как покойный артист помог ему найти «двери… в другие миры».
Я выступаю как рок-звезда, но я не один. Для меня Дэвид Боуи являлся воплощением идеи рок-звезды. Прямо сейчас я нахожусь в Мьянме, будучи немного отрезанным от реакции на смерть Дэвида, но я могу вас заверить, что даже здесь небо стало темнее без Стармена. Впервые я увидел его выступление на [британской телепередаче] «Top of the Pops» в 1972 году, когда он пел «Starman». Он был таким ярким. Таким светящимся. Таким флуоресцентным. На нашей улице был один из первых цветных телевизоров, и Дэвид Боуи был единственным поводом для обладания им. Я говорил, что он наш Элвис Пресли. Между ними достаточно сходства: Гендерная двойственность, физическое мастерство на сцене. Они создавали оригинальные силуэты, формы, которые сейчас кажутся очевидными, но не тогда.
Они оба были не от мира сего. С Боуи вас преследовала неосознанная догадка о том, что если ты вдруг окажешься рядом с ним, то найдешь двери в другие миры. В моем подростковом сознании песня «Life on Mars?» скорее спрашивала: Если ли жизнь на Земле? Действительно ли мы живы? Настоящее ли все это?
Некоторые из дверей Боуи вели к другим артистам. Он открыл мне Бертольта Брехта, Уильяма Берроуза и, кстати, Брюса Спрингстина, который был с ним очень рано. Но самой важной дверью остается та, что вела к [музыкальному продюсеру] Брайану Ино.
Я хотел бы назвать себя другом Дэвида, но я скорее поклонник. Он пришел к нам, когда мы сводили пластинку «Achtung Baby» (1991) – и, конечно, он познакомил нас с Берлином и студией Hansa Studios. Мы игриво подшучивали и иногда даже задевали чувства друг друга. Он взял свою дочь на мюзикл «Spider-Man: Turn Off the Dark» и написал мне, почему ему не понравилось. Все, что он сказал, было действительно полезно, потому что тогда были первые дни показа.
Я говорил об этом с Брайаном Ино, потому что Дэвид оставил ему прощальную записку. И он поделился со мной содержанием. Это было так удивительно и забавно. Это на самом деле очень сюрреалистичное, бунтарское прощальное письмо. И я сказал Брайану, что мы думали про Дэвида. В период Рождества моя старшая дочь Джордан и я часто слушали альбом «Blackstar». Дэвид познакомился с ней, когда ей исполнилось два года. Он называл ее «Пикси» (Pixie), и она всю жизнь была поклонницей Боуи.
Мне нравится тот Боуи, который был чем-то средним между поп-звездой и Пикассо. Это мое любимое сочетание, когда сонграйтинг дисциплинирован, но запись – нет. Мне нравилось, когда он был одинаково успешен как в области популизма, так и в области искусства. «Blackstar» — это скорее искусство, поэтому он не должен был мне понравиться. Но я действительно полюбил запись, как и моя дочь Джордан.
Я отправил ему фотографию, где мы с Джордан поднимаем за него тост в его день рождения. Я отправил ему длинный email, послал прекрасную поэму Майкла Леюнига под названием «Love and Fear». Одна из строчек гласила: «Есть только два чувства/ Любовь и страх». Я не дождался ответа, но мне сказали, что он получил письмо.
В конечном счете, любой автор песен и исполнитель стремится объединять мысли и чувства. Некоторые могут похвастаться оригинальными мыслями, но музыкальный ландшафт у них не так идеален. Музыкальный ландшафт Дэвида Боуи воздействовал на слушателей совершенно особенно. Ты закрывал глаза и представлял, что на миг забываешь английский. Ты просто чувствовал песню и думал: «Какая часть меня резонирует с этими нотами? Кто еще может сыграть их?».
В его случае ответ один – никто. Эта часть меня резонировала только с Дэвидом Боуи. Теперь эту часть окутала пустота – я должен найти другой способ пробудить ее.
Но именно он пробудил меня, когда мне было 14 лет.
http://www.youtube.com/watch?v=v—IqqusnNQ
