«Мы всегда стараемся достигать новых целей, — говорит фронтмен и гитарист BARONESS Джон Бэйзли. – Как только мы делаем это, как только проходим отметку, которую мы никогда не достигали прежде, можно ставить планку чуть дальше и искать способы преодолеть ее». При всем уважении к Бэйзли и его товарищам, превзойти четвертый студийный альбом «Purple», который выходит 18 декабря на лейбле Abraxan Hymns, будет очень непросто. Не только потому, что это свирепый, катарсический и блестяще сработанный прогрессивный метал, но и потому, что BARONESS пришлось преодолеть значительные препятствия во время его создания.
15 августа 2012 года, менее чем через месяц после релиза третьего по счету лонгплея «Yellow & Green», гастрольный автобус группы упал с 30-футовой высоты близ города Бат, Англия. Левая рука Бэйзли была настолько повреждена, что врачи всерьез думали об ампутации; конечность, к счастью, удалось спасти, но ему потребовалось бесчисленное количество часов изнурительной терапии, чтобы полностью восстановить свои музыкальные навыки. Тяжелые травмы спины басиста Мэтта Маджони и барабанщика Аллена Бликла заставили их покинуть группу, и Бэйзли на пару с гитаристом Питом Адамсом пришлось искать новую ритм-секцию.
«Мы проходили через перемены в составе и раньше, — говорит Бэйзли. – Это может происходить органично или трудно, но ничего непредсказуемого тут нет. На этот раз, когда мы действительно нуждались в простом решении ситуации, так и случилось!». Благодаря рекомендациям друзей они нашли достойную замену в лице экс-ударника TRANS AM Себастьяна Томсона и бас-гитариста/клавишника Ника Джоста, которые значительно поспособствовали мощи и мелодике на грядущей пластинке «Purple».
Еще одним элементом звуковой палитры стал продюсер Дэйв Фридман (FLAMING LIPS, SLEATER-KINNEY, MGMT), который записал альбом в своей студии Tarbox Road Studios в Кассадага, Нью-Йорк. Мастерство Фридмана, а также вновь разожженное пламя группы можно услышать на двух официально представленных треках «Chlorine & Wine» и «Shock Me». Сейчас Бэйзли поговорил с журналом Rolling Stone о новых песнях, работе с продюсером, творческой кроличьей норе и звонке от фронтмена METALLICA Джеймса Хэтфилда, который помог ему восстановиться после операции.
В какой момент после аварии ты понял, что снова сможешь играть?
Сразу же, как я проснулся после операции, которую провели через четыре дня после аварии. Они два или три дня говорили о повреждениях моей руки, которая, казалось, нуждалась в ампутации – я и многие друзья и члены моей семьи рьяно отстаивали ее. В итоге я лег на двух или трехчасовую операцию, как предполагалось, но покинуть отделение хирургии удалось лишь через 10 часов; задача оказалась сложнее, чем они предполагали. Тем не менее, с помощью невероятной инвазивной хирургии они сумели сохранить большую часть моей руки. Знаешь, она далека от совершенства, но пальцы работают; они делают то, что от них требуется, и все техники, которыми я пользуюсь при игре, остались нетронутыми. Можно было только надеяться на это.
Они говорили, что при правильном лечении ты снова сможешь играть?
Они были строже. Я понял, что они не хотят давать мне чувство ложной надежды, но и фатальных сценариев тоже не было. Они были крайне реалистичны. Мол: «Существует вероятность, что с правильным количеством часов физиотерапии и реабилитации ты сможешь… нет невозможного». Типа того. Я воспринял это, как зеленый свет [смеется].
Джеймс Хэтфилд добрался до тебя еще в больнице. Помогли его советы?
Его звонок был не менее важен, чем все остальные звонки на той неделе. Уже после больницы – две с половиной недели в ее стенах показались мне двумя с половиной десятилетиями – я понял, что многие люди слишком нервничали или сдерживались от звонка; они либо не знали о моем состоянии, либо считали, что мне нужно личное пространство. На самом деле, не нужно. Каждый раз, когда кто-то звонил из Штатов, я испытывал огромное облегчение; это напоминало о том, что мир все еще движется дальше, а значит, для меня есть место, где я смогу заниматься своим делом.
Но его звонок был очень веселым. Это случилось поздним вечером в травматологическом отделении; большинство людей в комнате были пожилыми и рано ложились спать. Я не собирался спать вообще по очевидным причинам; мне было непросто заснуть. Медсестра, пожилая женщина, сказала: «Кто-то звонит – Джим или Джон Хэтфилд, как-то так. Я сказала, что не уверена, проснулся ли ты и готов ли принимать звонки». Я ответил: «Не знаю никого с таким именем, но даже если они продают посудомоечные машины или страхование жизни, я готов с ними поговорить, потому что отчаянно нуждаюсь в разговоре!». Тогда она вручила мне маленькую бумажку с именем и номером мобильного телефона Джеймса Хэтфилда [смеется].
Я позвонил ему, и случился один из самых реалистичных и честных разговоров, которые у меня были на той неделе. Он дал мне очевидный, но очень хороший совет. Исходя из опыта Хэтфилда, который прошел через трагический автобусный инцидент – куда более серьезный – его слова получили дополнительный вес. Когда он сказал: «Не волнуйся, все наладится» — я подумал, что если все наладилось у него, то наладится и у меня. Тогда было много других разговоров, и люди говорили мне слова, которые я хотел услышать, потому что в то время не мог поверить в них самостоятельно.
Залечить раны — полбеды. Вам нужна была новая ритм-секция.
О чем бы я ни волновался, каждый раз мы могли вернуться в колею, и это становилось очередной вехой моего физического и психологического восстановления. Создание новой ритм-секции было как раз такой вещью; живые выступления – еще одной; написание и запись – это, конечно, вершина. Когда мы признали, что работать вместе весело и интересно, появилась очевидная мысль записать альбом.
Почему вы обратились к Дэйву Фридману за продюсированием «Purple»?
Он всегда был в моем личном ТОПе продюсеров, с которыми я хотел поработать. Я до смерти люблю Джона Конглтона [продюсер альбомов «Yellow & Green» и «Blue Record» BARONESS]; это отличный друг, сделавший удивительные записи с нашей группой. Но сейчас мы хотели добиться видимых перемен в плане работы, и факт заинтересованности Дэйва был для меня большим делом.
Есть конкретные записи, спродюсированные Дэйвом, которые тебе нравятся?
Да, мне нравилась пластинка «The Soft Bulletin» [THE FLAMING LIPS] – она действительно доказала, что продюсер может повлиять на группу. То же самое я наблюдал с записью «Yoshimi Battles the Pink Robots». Все это невероятно богатые акустические шедевры. Мне нравилась первая запись MGMT. Но некоторые группы, с которыми он работал – не буду называть их – мне, честно говоря, не нравились; хотя я люблю сами записи, которые он с ними сделал, потому что там заметен невероятно богатый и творческий подход к звуку. Если ты в состоянии удержать меня возле группы, которая мне не нравится – то ты делаешь потрясающие вещи с точки зрения продюсирования.
Реальный опыт работы с ним превзошел ожидания?
Превзошел. Возможно, я говорю опрометчиво, но мне кажется, что мы тоже превзошли его ожидания. Хватало неожиданных моментов, когда либо команда, либо сам Дэйв были поражены происходящим. Я действительно в восторге.
«Chlorine & Wine» и «Shock Me» — первые два опубликованных трека с альбома «Purple» — порядком отличаются друг от друга.
Тематически они оба немного темные, как и большая часть альбома. Мы хотели вырвать «Chlorine & Wine» из типичного радио-контекста; это был своего рода антисингл, отражавший все качества BARONESS, с которыми люди знакомы. Здесь была мелодия, медленные наслоения, темповые сдвиги и изменения, а также интересный гармонический и мелодический дискурс. К тому же она очень длинная – большинство песен звучат вдвое меньше. Мы подумали, что будет забавно выпустить такую вещь в духе «заманить и обмануть»: Если вы решили, что на пластинке будет много медленных шести- и семиминутных треков, вы ошибаетесь [смеется].
На самом деле здесь много быстрых песен. По крайней мере, быстрых для BARONESS, с короткими интро и более прямолинейной композицией и сонграйтингом.
«Shock Me», возможно, является самой непосредственной песней на записи, с точки зрения доступности. При этом она стала фаворитом для нас и для людей, которым довелось услышать демо. Она суперэнергичная, с массой фирменных моменов BARONESS и отличной демонстрацией нашей новой ритм-секции.
Вы известны за щепетильность; BARONESS, как правило, делают очень подробные демо, прежде чем записать альбом. Как вам удается не заблудиться в кроличьей норе с бесконечными вариациями одних и тех же песен?
Я не блуждаю. Я полностью провалился туда [смеется]. Я всегда был там и, наверное, всегда буду. Вот почему так важен менталитет. Некоторые из нас становятся действительно привередливы и одержимы деталями. Когда все четыре участника коллектива соглашаются с конкретной идеей или концепцией, мы останавливаемся. Но я слегка невротик, поэтому запросто соглашаюсь урезать или упростить песню, если она меня замучила в какой-то момент. Мой процесс подразумевает постоянное повторение и взаимодействие с деталями. Я не могу ничего с собой поделать! Я хотел бы стать простым и экономным музыкантом, но у меня не получается.
